Глава 15

 

 

 

От небесного луча,

Что на грешный мир пролит,

Веры тонкая свеча

В темноте горит.

Из эстрадной песни.

 

 впрямь, что ли, правы те, кто ждёт беды от 13-го числа? Живёшь-живёшь  – да и поверишь: всё ж таки не каждый день в Лондоне начинается с террористического акта! Спасибо ещё – ни жертв, ни разрушений… Или организатор хотел этого? К чему устраивать взрыв в воздухе? Или взрывное устройство сработало раньше, чем полагалось – не успел посадить… что? Пока ещё неведомо даже, на чём он там летел? Словом, вопросов больше, чем достаточно, а ответов нет и не предвидится. Но если тут ещё можно усмотреть какое-то проявление счастливой судьбы, то всё, что за этим последовало, иначе, чем  «чёрной полосой» не назовёшь: известие о том, что выкрали из лаборатории то самое взрывное устройство, потом бесследно исчез Гарри Доун, да ещё все факты указывают на то, что он причастен к похищению (а значит, к организации утреннего теракта)… Гарри! Сначала Джеймс Бонд, теперь этот…

Так думал Майлз Мессерви, возвращаясь со службы. Но все удары этого дня померкли перед тем, что обрушилось на него дома.

Племянница пела, перебирая струны гитары. Мэриэнн…  после того, как дверь его кабинета закрылась за дунаданами, он не переставал тревожиться за неё и сейчас облегчённо вздохнул, услышав её голос… но только в первое мгновение. Недоброе он заподозрил почти сразу же  – девочка принуждала непослушный язык выговаривать слова чужой речи:

И слава, добытая  в долгой борьбе

И самый веньец мой державный,

И всё, чем я бранной обьязан судьбе  –

Всё то я добыл лишь на вено тьебе,

Звезда ты моя, Ярославна.

 – Мэриэнн, где ты слышала эту песню?

Что Мэриэнн… Она не скрывала от него ничего и никогда  – и сейчас не могла и не хотела скрывать своё счастье. Не ведала, что каждое её слово всё сильнее убеждало её родича: вот она, месть дунаданов!

Говорят  – «сорвался»… и впрямь  – нет слова точнее. Сорваться  – значит, падать, потеряв опору, куда-то вниз и знать, что впереди осталась одна только смерть, и не иметь власти остановить это… Так было с Майлзом Мессерви. Он понимал умом, что лучше было бы не кричать, а спокойно растолковать всё Мэриэнн, что вряд ли она что-нибудь поймёт, что он, наконец, не имеет права посвящать её в это дело, но остановиться не мог…

Мэриэнн  – маленькая и беззащитная  – сжалась в углу дивана, скованная и обессиленная ужасом. Неведомо, что страшило её больше: лицо родича, искаженное гневом, тон или страшный смысл речей. Ей, выросшей за широкой спиной,  невдомёк было, что совсем рядом, за надёжными стенами её дома, живут чудовища, пожирающие людей  – чудовища с человеческими лицами. Боль, насилие, вероломство  – это всё где-то далеко… Но теперь стены рухнули, и внешний мир  – грубый, грязный, кровавый  – ворвался в её незамутнённо-добрую жизнь. И дядя Майлз  – ласковый и заботливый дядя Майлз  – был частью этого мира.

 – Нет… Нет!

Она выбежала из комнаты – и Майлз Мессерви не придал этому значения. Гнев застил ему глаза, и он не заметил, что этот крик веры, бунтующей против безверия, обозначил ту границу в жизни Мэриэнн, которую в былые времена обозначил бы обряд посвящения, и отныне его слово уже не будет для неё истиной в последней инстанции. Не заметил он и другого… только полчаса спустя обнаружил, что Мэриэнн нет дома.

 

* * *

Трое мужчин с крыльца наблюдали за упражнениями отроков.

 – Давно вы их натаскиваете?

 – Четвёртый год.

 – А я Димку  – третий.

 – Я думал, лет по семь, не меньше!

 – Что ж, по-твоему, Владычица бестолковых в отроках держать станет?

 – Да, ребята у вас  – что надо!

 – А что за приём? Я ему такого не показывал.

 – И я моему  – тоже.

 – Это я им показал.

 – Когда успел-то?

 – В Сосновке. А у них уже неплохо выходит!

 – Это была идеологическая диверсия.

 – Что тебе не нравится, брат Александр? Приём как приём.

 – Всё равно  идеологическая диверсия.

 – Но почему, Алекс?

 – Потому, что я так сказал. И всё!

 – Ну, хорошо, будь по-твоему. Всё равно он уже отыгрался.

 – Дениска-то отыгрался?

 – Конечно, готов поспорить, что он уже читал Мэриэнн свои шифровки.

 – Какие такие шифровки?

 – Которые у вас называют стихами.

 – Не ко мне претензии! Я его искусству скальдов не учил – так что за эту диверсию с исландцев либо с норвежцев спрашивай.

 – Никак Мэриэнн бежит!

 – Да, она.

 – С чего бы?

 – Дэн!!!

Отчаянный крик заставил отроков прекратить воинские упражнения.

 – Дэн… Я не верю!.. Не верю…

Секунду спустя Денис уже обнимал рыдающую Мэриэнн. Почти все, кто был на стоянке, обступили их:

 – В чём дело?

 – Что случилось?!

 – Да успокойся же!

 – Скажи  толком!

 – Не могу понять, что она говорит,  – растерянно констатировал Джеймс.

 – Уж не сотворили ли чего с её родичем?

 – Не иначе!

Дверь приоткрылась  – сестра Ксения выглянула на крыльцо и тут же снова скрылась в доме. Через минуту Владычица спустилась во двор и решительно направилась к ним. Мужчины расступились, пропуская её.

 – Утри слёзы!  – резко приказала она. – Не хватало ещё, чтобы родственница вождя свои слёзы чужим воинам показывала!

Мэриэнн перестала плакать и застыла, подняв на неё глаза. Владычица продолжала уже  спокойно:

 – А теперь говори, что случилось.

Голос девочки всё ещё дрожал и срывался:

 – Дядя Майлз говорит… ты Дэна ко мне подослала… ему отомстить … что у них с вами что-то было … с тобой что-то сделали,  – она смолкла, опустив глаза.

«Не верю»… К кому оно относилось  – это «не верю»? К Денису? А может быть, к Майлзу Мессерви?

 – Не было ни у славян, ни у дунаданов такого вождя, что послал бы отрока отыгрываться на женщине за грехи её родича. Да и Майлз Мессерви нам не враг,  – сказала Тар-Эленна. – Мэриэнн… ты уже достаточно взрослая, чтобы знать все подробности. Пошли, поговорим.

Они направились к дому  – две девы: юная, чьей вере в людей сегодня впервые был нанесён серьёзный удар, и опытная, чью веру разбивали столько раз, что она уже перестала это замечать. Они поднялись в комнату и сели у стола.

 – А теперь слушай, как было дело…

 

* * *

Тем временем во дворе обсуждали случившееся. И то сказать – было, чему изумиться. Конечно, с самого начала все понимали, что не похвалит грозный дядюшка, как узнает, с кем дружбу завела – но такого поворота не ожидал никто:

 – Ну даёт воевода!

 – Додуматься надо – этакое девчонке выложить!

 – Я думал, это засекречено!

 – Это и правда засекречено – не знаю, что на него нашло!

 – Известно что: девчонка выросла, а он не заметил – вот и бесится!

 – «Не заметил»… как Штирлиц, что ли – «десять лет не был дома»?!

 – Это он-то «десять лет не был дома»?! Да он из кабинета не вылезает!

 – Вот-вот, на ребёнка времени нет!

 – Не такой уж она и ребёнок!

 – Взрослая, что ли?!

 – Небось, наша Ксенька её не старше – а Воронежское дело, считай, одна справила!

 – Так Ксеньке-то одиннадцати не было, как с нами на дело ходила, а эта!… Она хоть знала, где дядя-то работает?

 – Знала – можешь быть уверен! И про дядю знала, и даже про меня!

 – Тогда вообще непонятно…

 – Да чего тут непонятного! Переходный возраст! Это ещё не самое страшное, между прочим, бывает – и вешаются, и на иглу садятся, и в подоле приносят…

 – Не разглашать же каждый раз из-за этого секретную информацию!

 – Что-о?! Это от моего Дениски – в подоле?!

 – Вот я и говорю: посмотрел бы хоть на парня, прежде чем белениться-то!

 – Да он уверен, что вы мстить ему будете!

 – Где ж это видано, чтоб девке мстили!

 – Уж если мстить, так я бы тебя убил…

 – Спасибо за откровенность!

 –… или его самого, но никак не Мэриэнн.

 – Она же девица!

 

* * *

Мэриэнн молчала, выслушивая Тар-Эленну. Мир изменился – и надо было как-то с этим жить. Перед ней сидела дева, которую терзали по приказу её родича – и надо было как-то говорить с ней. Наконец, она решилась поднять глаза.

 – Неужели… дядя Майлз мог это сделать?

 – Люди ещё не то творят в ясном сознании – а он был под мороком.

 – А сейчас?

 – Не знаю, не знаю… морок – это ведь не обязательно зомбирование. Это может быть «нажим на болевые точки»…

 – Какие точки?

 – Да уж конечно не ниже живота! Физическая боль, в общем, не так уж страшна: умеренную боль можно терпеть, от непереносимой тело избавляется потерей сознания или смертью. А душа… душа выносливее – вот ей и достаётся больше… А где у твоего родича болевые точки – тебе лучше знать.

Мэриэнн опустила глаза, снова устыдясь (на сей раз – не за родича и не за Англию).

 – Пойми, Мэриэнн, ты нужна дяде Майлзу – нужна сейчас, как никогда.

 – Но… что мне делать?

 – Прежде всего – быть снисходительной. Дядя Майлз – мужчина, такой же, как Денис, как Джеймс…

 – Разве нужно быть снисходительной с мужчинами?

 – Конечно, нужно. Они же как дети! И всегда такими были: вперёд, в атаку, город взять, стены вражьей крепости обрушить… а вот камни собирать, как правило, приходится нам.

 – Но… что я должна делать сейчас?

 – Первым делом – пойти домой и помириться с дядей Майлзом.

 – Я не знаю, что я ему скажу.

 – Тут советовать трудно… прощения попроси, что ли.

 – Но за что?!

 – Хотя бы за то, что за гневом не разглядела любви.

 – Я боюсь…

 – Чего боишься? Чем ты рискуешь, Мэриэнн? Что и говорить – разговор будет нелёгкий, но придётся выдержать. И помни: где мужчины разрушают крепости – там мы собираем камни.

 – Я постараюсь… помириться с ним.

 – Вот и хорошо. А теперь иди домой. Дядя Майлз, верно, волнуется.

 

На лестнице они столкнулись с братом Юрием и братом Пятрасом.

 – Вот видишь, брат Пятрас, – сказал медик. – Наши о чём-то там спорят – а женщины поговорили и, кажется, нашли выход.

 – Вполне возможно, что и нашли. Где Денис?

 – Где ему быть! Во дворе.

 – Святой отец, – обратилась к Пятрасу Мэриэнн. – А ОНИ могут победить?

 – Предсказывать будущее – не моя профессия. Здесь, как на любой войне, возможно всё. Впрочем, власть Тьмы, наставшая в Страстную Пятницу, была тяжелее нынешней – но она длилась недолго.

Девы вышли на крыльцо.

 – Отрок Денис, поди сюда!

Звать дважды не пришлось.

 – Сейчас проводишь Мэриэнн домой. Доведёшь до двери, сдашь с рук на руки.  Да гляди – не устраивай там «Сагу о Хьяднингах»1: Мэриэнн – не Хильд, убитых оживлять не умеет. Потом – сразу сюда… нет, постой. До заката можешь и не успеть… знаешь что, не рискуй! Сюда не возвращайся, иди ночевать к матушке Мэй. Адрес помнишь?

 – Да, Владычица.

 – Ну, хорошо. Идите. Во Имя Света!

 – По-моему, у этого парня вообще не встанет вопрос о возвращении, – прокомментировал Джеймс, как только Денис и Мэриэнн ушли.

 – Странно, – ответила Владычица. – Что-то ваш воевода не показался мне похожим на детоубийцу.

 – Ты его не знаешь. Это садист!

 – Чем же он тебя так достал, Мордредович? – удивился Александр.

 – Алекс, ты представить себе не можешь, что он однажды со мной сделал.

 – Так что же?

 – Он отправил меня в натуропатическую клинику!

 – Не в психиатрическую же…

 – А ты бы сам попробовал хоть одну неделю на морковном соке!

 – А это? – Александр сделал выразительный жест, понятный всем поклонникам «зелёного змия».

 – Что ты – откуда!? Морковный сок – и никаких вольностей!

 – Действительно, садизм. Кстати…

 – Что – кстати?! – вмешалась Владычица.

Мужчины многозначительно переглянулись.

 – Кстати, почему бы тебе не связаться с разведчиками?

 – Действительно! Мне кажется, мы теряем время.

 – Разведчики сами выйдут на связь, когда что-нибудь выяснят. А вы – если делать нечего – можете в доме пол подмести.

 – Вот, вечно так: ничего сказать нельзя – сразу и веник в зубы!

 – Как можно мириться с таким произволом!

 – Силы Небесные! Неужели все революции в мире начинались из-за того, что двум пьяницам не дали выпить!

 – А ты как думала!

 – Не из-за классовых же противоречий, в самом деле.

 – Ну что ж, господа революционеры, почта, телеграф, мосты, вокзалы – всё ваше, но к вечеру чтоб ни в одном глазу! А то перед союзниками стыдно.

 – Это перед Энтони-ярлом, что ли? А то он своего народа не знает!

 – И сам не из партии трезвенников.

 – Давно ли у вас такая появилась?

 – Что ты – откуда в Англии такая возьмётся!

 – Ну так как, нам подметать?

 – Да ладно, мы с Маргаритой подметём.

 – Смотрите-ка – вроде Николка летит.

 – Да… что это он?

 – Может, с Лоэлией что?

Из приземлившейся «леталки» действительно вышел Николка с необычным для него виноватым видом:

 – Вот, скузнечились.

 – Что сделали??? – Тар-Эленна даже не потребовала объяснить, почему оставил дело.

 – Скузнечились… ничего с ними сделать не мог, – повторил тот.

Тем временем из машины появились обе секретарши.

 – Лоэлия, зря ты из дому ушла.

 – Я уже в полном порядке.

 – Да, в порядке! – подтвердила мисс Манипенни. – Мы пришли узнать, что ещё мы можем сделать.

 – Ни дать, ни взять – помощники![1] – усмехнулся Александр.

 – Пока что вы сделали всё, что могли – спасибо вам!  А сейчас для вас главное – не допустить, чтобы кто-то развлекался за ваш счёт. Для обороны держитесь вместе. А ещё лучше – поезжайте до рассвета к матушке Мэй и втроём обороняйтесь.

 – Какой матушке Мэй? – спросила Лоэлия.

 – Моей домработнице, – уточнил Джеймс.

 – Вот именно, к ней.

 – А как держать оборону?

 – Вообще-то, в городе работают люди Титуреля и Пендрагона, так что ничего особо страшного с вами случиться не должно… если, конечно, ничего похуже не выйдет. Но на всякий случай защитите окна и двери крестом и не открывайте до рассвета. А остальное матушка Мэй знает.

 – Стоит отвернуться – уже кто-то инструктирует мою домработницу!

 – Никто её не инструктировал. Она просто знает.

 – Да, ещё! – добавил Александр. – Если кто явится, что бы он вам ни говорил, не открывайте ему, пока «Отче наш» не прочитает.

 – Хорошо, заставим!

 – Брат Николай доставит вас.

Джеймс провожал взглядом удаляющуюся «леталку»:

 – Почему ты не заставила их подмести пол?

 – Потому, что это не в моих обычаях. Ещё вопросы есть?

 – Есть. Как переводится «скузнечились»?

 – Вот этого я не знаю. У брата Николая выясни.

 

* * *

Время – десятый час, а её нет… её нет… Зачем он был с ней так неосторожен? Испугал её… Где она теперь? … Что, если потрясение толкнуло её именно… Нет – только не это! Её всё нет… Не хотелось бы обращаться в полицию… точнее – вообще привлекать к этому делу кого бы то ни было: не хватало ещё ставить кого-нибудь в известность, о чём он имел неосторожность распространяться дома… Где она может быть? Если только не… нет! Может, из кого-нибудь из подруг? Во всяком случае, этот вариант стоит проверить.  Звонить бесполезно: знаем мы эту подростковую «солидарность»! Надо ехать.

Майлз Мессерви, вероятно, снова вспомнил бы о тринадцатом числе, если б сейчас лопнула шина или заглох мотор. Не лопнула. Не заглох. И он не успел увидеть тех двоих, что шли к дому от ближайшей автобусной остановки.

Уезжая, Майлз Мессерви был слишком занят разного рода мрачными предположениями и не подумал, что племянница может вернуться в его отсутствие. Мэриэнн, убегая из дому, тем более не в состоянии была подумать о том, чтобы захватить ключ – а у домработницы в тот день был выходной… Денис сразу понял, что именно ему придётся что-нибудь придумать, чтобы леди не пришлось ночевать на крыльце. Способ проникновения в дом он измыслил весьма не хитрый и решительно направился к окну. Мэриэнн, однако, отчаянно запротестовала. Из её речи Денис не понял почти ничего – но слово «signaling»1 в переводе не нуждалось. Разумеется, Денис не хотел, чтобы покой его дамы был нарушен вторжением до зубов вооружённых молодцев… но что делать? Идти вместе к матушке Мэй? Но почему бы… не вернуться на стоянку? К чему заставлять Мэриэнн на ночь в «зоне риска», в которую превратился теперь этот город? Разумеется, Владычица отправила её домой только ради замирения с воеводой (им – вождям – положено о таких делах думать, а отроку почему бы не позаботиться о чём-то другом?). Если поторопиться, пожалуй, можно успеть до заката.

 – Пошли на стоянку! Let’s go,2 понимаешь? Let’s go!